Posted: 18.10.12 09:15. Post subject: Битва при Латышино

Битва при Латышино

17 октября 2012 («Вести Сегодня» № 162)

Так могло бы называться одно из ключевых сражений 1812 года. Хотя бы по недоразумению…

Автор: Константин Гайворонский

Перед Отечественной войной в русской армии служили четыре брата Тучковых — и все четыре вышли в генералы. Павел Алексеевич считался по старшинству Тучковым 3–м. Это благодаря ему в летописи Отечественной войны вошло название Латышино, которого отродясь в России и не было.

Строитель Динабурга

История эта началась в Динабургской крепости, куда бригаду Тучкова за два года до войны бросили "на прорыв". Тогда ударными темпами возводилась "линия Барклая" — с нуля возводились крепости в Динабурге и Бобруйске, обновлялись в Киеве и Риге плюс Дрисский укрепленный лагерь. В 1811 году на работах в Динабурге были заняты 15 000 солдат — это вместо боевой подготовки. Сроки горели.

"Крепость Динабургская строилась более года, сделано мостовое необширное укрепление, пороховой погреб и караульня, — писал в мемуарах Ермолов. — Линии самой крепости едва были означены. По обыкновенному порядку отчеты в издержанных суммах даны исправные…" Справедливости ради надо сказать, что из "исправных сумм" кое–что перепало и солдатам: для ускорения строительства им выплачивали "наградные" — по 10 копеек в месяц, а с осени и по 20. Для нас же интересно, что в Динабурге (нынешнем Даугавпилсе) Тучков и услышал впервые слово "латыши".

Весной 1812 года регулярные части стали выводить из недостроенного Динабурга, сосредоточивая к границе, где порохом запахло совсем уж откровенно. Тучков попал со своей бригадой в 17–ю дивизию. До Смоленска бог его миловал — в больших делах бывать не приходилось, да и под Смоленском дивизия простояла в резерве все сражение. А вот Барклай решил отступать…

Поворот судьбы

Вывести из–под удара полуторасоттысячную массу людей с обозами — задача нетривиальная. Чтобы не застрять в пробках, армии разделились и пошли двумя колоннами. Тучков шел в авангарде южной колонны и встретиться с противником никак не мог — на то есть арьергард. Приказ был однозначен: дойдя до Т–образного перекрестка дорог, повернуть налево — на Москву. Если бы он так и свернул, то еще неизвестно, чем бы война закончилась.

Но Тучкова насторожило, что столь важный перекресток не занят даже нашим пикетом. А если французы ударом от Смоленска опередят здесь русских? Оказалось, что заслон на этот случай был выделен под командованием князя Горчакова. Но Горчаков, узнав о готовящейся переправе французов около Прудищевой, испугался удара во фланг и отступил, оставив лишь слабые казачьи разъезды. В итоге французы могли легко отрезать пару корпусов, а при удаче и все три пехотных корпуса колонны. Шутка ли — треть армии попадала в окружение!

И Тучков вопреки приказу свернул не налево, а направо. "Пройдя две или три версты по большой дороге, нашел я близ деревни Латышино возвышенное местоположение, именуемое Валутина гора, которое показалось мне удобным к занятию позиции", — писал он в мемуарах.

Через сто лет, в Первую мировую, 9 из 10 русских генералов спокойно пройдут мимо такого "перекрестка", повернув "куда приказано". Но в Отечественную мы, к счастью, имели совсем другой генералитет и, соответственно, другой результат.

Стоять насмерть!

В общем, Тучков встал у деревни Латышино. Иногда пишут, что здесь он со своим 3–тысячным отрядом отразил удар трех корпусов французов. Это, конечно, преувеличение — основные атаки французов начались уже вечером, когда к Тучкову подошли подкрепления — кавалерия Орлова–Денисова, дивизия Коновницина. Прибыл и сам Барклай. Но ведь, не будь тут Тучкова, французы куда раньше и смелее ринулись бы на восток. К тому же именно Тучков стал душой боя, когда войска заколебались.

Натиск французов был таков, что самому главнокомандующему приходилось останавливать беглецов. "Наши егеря, свесив ружья и нагибаясь, спешили укрыться за мои пушки от смертоносного свинца; офицер их кричал: "Куда вы, братцы? Воротитесь, пожалуйста, как не стыдно вам?!" Никто не слушал его, — вспоминал артиллерист Радожицкий. — Вдруг навстречу нам явились главнокомандующий Барклай–де–Толли, при нем Лорд Вильсон, Граф Кутайсов, Остерман, Орлов, Корф и прочие. Все они кричали бегущим: "Куда! Стой! Назад!" И бегущие останавливались…"

И Тучков поспевал всюду. "Услышал я, что батарея наша, находящаяся в центре позиции, на большой дороге, совсем замолкла, почему вся линия стрелков, занимавшая кусты перед фронтом позиции, не слыша дольше действия артиллерии нашей, начала подаваться назад. Прискакав на оную батарею, нашел я, что все уже орудия были взяты на передки и свезены с мест своих. На спрос мой, кто осмелился сие сделать без приказания моего, начальник батареи отвечал мне, что он сделал сие по неимению более зарядов, ибо зарядные ящики, по приказанию начальства, еще накануне были отправлены вперед с обозом к Дорогобожу, дабы через то сократить длину отступающей армии; при орудиях же было оставлено всего по одному зарядному ящику, из которых все заряды выстрелены. Я, не полагаясь на слова его, велел при себе открыть все ящики и, найдя, что у двух или трех орудий оставалось еще по нескольку зарядов, приказал оные снять с передков и, поворотив против неприятеля, начать из оных действовать…"

К 7 часам французы сосредоточили тут части корпусов Даву, Нея и Богарне. Тучков поехал к главнокомандующему, который уже сворачивал свой штаб. Тут–то и произошел их разговор, переданный генералом Богдановичем: "Ваше превосходительство, силы на исходе, я больше не могу удерживать противника". В ответ Барклай–де–Толли резко сказал: "Возвратитесь на свой пост, пусть вас убьют; если же вы вернетесь живым, то я прикажу вас расстрелять".

Впереди полка в атаку

Барклай был прав — нужно было выиграть хотя бы час, чтобы пропустить через перекресток последний корпус — Багговута. Но и Тучков знал, о чем говорил, — войска уже еле держались. Героическая версия дальнейших событий гласит, что Тучков, взяв в руки солдатское ружье, лично возглавил атаку одного из полков. Сам Тучков в мемуарах описывает куда более прозаическую картину.

"Подъехав к одному из полков, объявил я командиру оного приказание его, чтобы полк следовал за мной навстречу идущему неприятелю, но, к удивлению моему, услышал от командира того полка разные отговорки, как то, что люди его очень устали и что и без того уже много полков расстроенных, а его полк в порядке, и потому ему казалось бы лучше сберечь оный, нежели подвергать новой опасности. Я сделал ему на сие выговор и, не слушая ничего, приказал полку, построенному уже в колонну, следовать за мной, что и было исполнено.
Но как уже между тем начало смеркаться… видя нехорошее расположение полкового командира, не мог я надеяться, что полк выполнит с успехом предприятие мое".

Вот тогда–то Тучков и стал во главе колонны, иначе полк просто не пошел бы в атаку. Но, опять же, во главе–то он стал, а что сзади? "Я имел предчувствие, что люди задних взводов колонны, пользуясь темнотою вечера, могут оттянуть, и потому шел с первым взводом, сколько можно укорачивая шаг, дабы прочие взводы не могли оттягивать. Таким образом, приближаясь к неприятелю, уже в нескольких шагах колонна, закричав "ура!", кинулась в штыки на неприятеля. Я не знаю, последовал ли весь полк за первым взводом, но неприятель, встретив нас штыками, опрокинул колонну нашу, и я, получив рану штыком в правый бок, упал на землю".

Атака вышла так себе, но все же противника она задержала на некоторое время. А Тучков уже было прощался с жизнью под ударами французов, как вдруг "из–за протекавших над нами облаков просиявшая луна осветила нас своим светом, и французский офицер, увидя на груди моей Анненскую звезду, остановил взнесенный уже, может быть, последний роковой удар, сказал окружавшим его солдатам: "Не трогайте его, это генерал, лучше взять его в плен".

А бой назвали по–другому

Как первый пленный русский генерал Тучков удостоился беседы с Наполеоном. Первый вопрос французского императора был:

— Вы лифляндец?

— Нет, я настоящий россиянин. Из Москвы.

— Это вы, московские жители, хотели вести войну со мной? Меня уверяли, что этой войны хотят московские господа.

Наполеон был уверен, что лифляндцы–то уж точно не хотели этой войны, и с ними можно было сговориться легче. Видимо, у него совсем плохо работала разведка — генералы с остзейскими фамилиями в русской армии воевали ничем не хуже природных русских. Что касается Тучкова, то Наполеон ободрил генерала: "Твое пленение не может причинить ущерба твоему достоинству, ибо так как был взят Тучков, берут только тех, которые бывают впереди, но не тех, которые остаются позади".

А не попади Тучков в плен, напиши он донесение о сражении, его наверняка назвали бы боем у Латышино, а не у Валутиной горы (или у Лубино, что уж совсем несправедливо — Лубино там и близко не стояло). Самое же интересное, что никакого Латышино под Смоленском нет, ибо латышей там в то время и не видывали. Называется то село Лотоштино — от слова лотошник. Это Тучков в Динабурге, видимо, наслушался про латышей. Вот и послышалось ему. Но раз в реляции было упомянуто Латышино — так тому и быть. Поди, еще и переименовали бы сельцо со временем…

Не повезло? Как сказать…

Для Тучкова война окончилась — остаток ее он проведет в плену. "Ему Россия обязана сохранением монолитности своих войск — залогом грядущих побед над супостатом, — писал историк Одоевский. — Блистательный подвиг Тучкова, поглощенный громадностью событий, не был в свое время достойно оценен". Но время все расставило по своим местам. По возвращении из плена Тучков был награжден, получил под командование дивизию. Потом пошел по гражданской части, достиг больших чинов, дожил до почтенных лет. А вот два его брата Николай (командир 3–го пехотного корпуса) и Александр (командир бригады) сложили головы на Бородинском поле… А ведь поначалу Павел Алексеевич сетовал, что это ему не повезло…

На этом можно было и закончить, но хочется все же частично реабилитировать полковника Криштафовича, командира Екатеринославского гренадерского полка, из–за которого Тучков и попал в плен. Полковник был боевой, в кампании 1805–го "при Этингене с неустрашимостью поражал несколько раз неприятеля штыками, при Кремсе опрокидывал неприятеля штыками и огнем, собирал рассеянных людей и, останавливая идущих назад, обращал их против неприятеля". За что получил Георгий 4–й степени. За Бородино, где ранен в руку, награжден орденом Св. Владимира 4–й ст. с бантом. В Заграничном походе за храбрость и мужество пожалован чином генерал–майора. А там, под Латышино… что ж, бывает. "Неравны дни военного человека", — писал по схожему поводу современник.

Да, и напоследок: в марте 1829 года генерал–лейтенант Криштанович был назначен командовать войсками в Динабурге. Том самом, который строил Тучков. Как иногда Клио "кольцует" свои истории!

http://www.vesti.lv/article/225893